Вошёл в силу август. Где-то там, у линии горизонта, девчонкой-недотрогой, впервые услышавшей признание в любви, стыдливо рдеет утренняя зорька. В мудром молчании застыли вековые сосны – патриархи Авдеевского леса. В блеклой небесной голубизне одиноко парит пухлая розовая тучка.
На сером лице дороги, словно по волшебству, возникает россыпь тёмных крапин, густеющая с каждой минутой. Тучка надумала всплакнуть! Я быстро подруливаю к остановке и скрываюсь в её сумрачных недрах вместе со своим «Салютом».
Дождь, между тем, припускает не на шутку. Крупные частые капли выбивают барабанную дробь по крыше, мириадами брызг разлетаются по асфальту, заставляют приплясывать листву молоденьких рябин.
К счастью, всё это длится не более пары минут. Тучка, наделавшая столько переполоха, медленно уползает на север. Влажное полотно дороги слегка дымится. Настоящий грибной дождь! А сколько их уже прошумело за предыдущую декаду! Грибы должны, просто обязаны, плодиться в неисчислимых количествах. Недаром же я взял такую большую корзину!
Я выбираюсь из своего убежища, удовлетворённо подмечая, что небо там, куда лежит путь, оставалось чистым. Обильно орошённые дождём деревца, посадки и намокшая трава – отнюдь не плюс при грибном сборе! Я сажусь на своего конька-горбунка, и тот, разбрызгивая тёплые лужи, несёт меня прямиком в объятия зари, в волшебное, незабываемое утро…
Робко и несмело начинают появляться первые перепонники под соснами-трёхлетками, а в последующие годы их урожайность лавинообразно возрастает. Но любой мало-мальски грамотный грибник знает: как только деревья в молодом хвойнике начинают густеть и смыкаться, ему здесь делать нечего. Только единичные маслята напомнят о канувшем в Лету грибном изобилии…
Притихшая, дремотная деревенька ещё погружена в сладостное забытьё. А за её околицей, словно стражи, охраняющие врата сказочной страны, застыли воины в зелёных игольчатых доспехах. Спешившись, с благоговейным трепетом прохожу мимо безропотно несущих свою службу часовых. И вот уже первые капли сбитых рос заставляют глянцевито блестеть резиновые сапоги.
Довлеющая тишина неожиданно взрывается заливистым лаем. Из самой гущи хвойных зарослей прямо под ноги мне выкатывается светлый пушистый комок.
– Мишка! Мишка! – раздаётся неподалёку знакомый голос. – Пошёл отсюда, охальник!
Пустобрех, оказавшийся моим тёзкой, стремглав летит на зов, в глубине собачьей души, верно, весьма довольный собой.
Из сиреневого сгустка тумана неслышно возникает дородный дядька с добродушным лицом и посеребрёнными сединой волосами. Небольшая корзинка в его руках уже доверху наполнена блестящими шляпками маслят. Верный Мишка, тихонько поскуливая, ластится к ногам.
Мы обмениваемся приветствиями. Я знаю, что его зовут Анатолием, что он балагур и мировой мужик, готовый каждому встречному поведать обо всех новостях леса и родной деревни. Вот и сейчас он с готовностью докладывает, что гриб пошёл только со вчерашнего дня. Про это событие ещё мало кто знает, так что я подоспел как раз вовремя. А они с Мишкой уже «отстрелялись» и теперь направляются домой разбирать и чистить добычу.
После непродолжительной беседы мы раскланиваемся, и дядька вместе с собакой исчезает за пушистыми стенами хвойных бастионов…
Восходит солнце. Его лучи простреливают навылет пространство, дырявят невесомую паранджу туманов. Они выхватывают из тени и паутину в мельчайших бисеринках влаги, и оцепенелых насекомых, прикорнувших среди ветвей, и отставший кусочек коры, цветом соперничающий с янтарём. И даже сам туман в их сиянии становится золотым.
Золотой туман! И моё сердце, что с самого рождения было сердцем поэта, заходится в сладкой истоме. Золотой туман, золотой туман! Влейся в моё сердце, окутай его своим сияющим ореолом, сделай его золотым!
С трудом заставляю себя оторваться от сказочного зрелища. Уже достаточно рассвело, и можно с головой окунуться в излюбленное занятие. Велосипед находит прибежище у ствола юной берёзки, попавшей в сосновое окружение, словно монашка в солдатскую казарму. Стремительное серое привидение неслышно мелькает перед самым лицом – и так же беззвучно пропадает в хвойных недрах. Но я всё же успеваю сообразить, что спугнул с насиженного места отдыхающую от ночных трудов сову…
Я брожу меж деревьями, зорко вглядываясь в пышные пряди пожухлой травы. Хотя и считается, что грибы её не любят, но здешний маслёнок появляется именно там. Травяные маслята длинноноги, в отличие от своих собратьев, родившихся на голой почве. Вытащив пару долговязых акселератов на поверхность, я несколько секунд разглядываю трофеи. У них коричневые шляпки, снежно-белое покрывало, и ещё чудеснейший аромат, обонять который не препятствует свежий утренний воздух.
Маслята не жалуют шустрых верхоглядов. Ладонями, ровно слепец, ощупываю я окрестную траву, вершок за вершком, и нахожу новых и новых малышей, которых мудрено разглядеть под таким густым покровом.
Шаг за шагом я осматриваю, ощупываю цитадель перепонников. И теперь уже отнюдь не в одиночестве. Мимо пролетел парень, экипированный ведёрком, бесплотными духами проплыли несколько старушек с ягодными лукошками. Конкуренты, тоже мне! Тем более, я давно утвердился во мнении: «мои» грибы не соберёт никто другой, поэтому и не следую примеру завидущих бегунов. «Поспешай тихо!» – говаривали древние римляне. «Тише едешь – дальше будешь!» – вторили им русичи. И я на практике реализую несомненную мудрость этих изречений. Медленно, словно ползущая улитка, передвигаюсь я от дерева к дереву, обретая безусловное лидерство в здешнем грибном марафоне...
Обратные сборы, как водится, недолги. Держа велосипед за руль, я бросаю прощальный взгляд на плотные ряды молодых сосенок, подаривших мне сегодня несколько волшебных часов и щедро, от души, поделившихся чудесными сокровищами. Туман над их макушками давно рассеялся, но сказка в сердце осталась навсегда.
– До свидания, мои зелёные сёстры! Не раз ещё вернусь я в ваши смолистые объятия! Готовьте для грядущих встреч золотой туман: он так нужен нам, людям!
И пока мои глаза не увлажнились от нахлынувших чувств, я с силой нажимаю на педаль.
Михаил Зевеке
