Версия для печати
Рубрика:
Раздел: Общество

Средь кочек осоки

Тихое, затуманенное утро юного лета. Лёгкая полупрозрачная паранджа парит над гладью Спасского озера. Неподвижные фигуры рыбаков с длинными удилищами застыли над стоячей водой. 

Глинистая дорога с разъезженными колеями, в которых поблёскивает вода, оставшаяся от недавних дождей, уходит вдаль. А по её сторонам – густая стена разросшегося ивняка. А как ему не расти, когда при чистке озера сюда, в сырую луговину с бочажками, намывали ил? Вот и попёрла растительность как на дрожжах. Жалко, бочажков не стало, сохранился всего один…

Птицы – они всегда на виду, не то что скрытные зверьки. А если пернатых и не видишь, то слышишь точно. Вот чайки голосят в своей колонии, образовавшейся в топях. Вот соловей заливается в прибрежных зарослях, в тон ему отвечает птица-пересмешник, варакушка. Карминно-красная чечевица вспорхнула на вершину куста, покосилась на меня, заладила своё: «Витю видел? Витю видел?» Не видел, отстань. Оскорбилась пичуга, замолчала, нырнула куда-то в чащу.

А вот и иной звук из ивовых зарослей: писк жалобный, протяжный. Такой ни с чем не спутаешь. Это ремез, искуснейший строитель гнёзд, что совсем недавно объявился в наших краях. Вон и гнездо-рукавичка, чуть покачивается на тонкой ивовой ветви. Не добраться врагам до воздушной колыбели и сидящих в нём птенцов!

Виснет парная дымка над бочажком, поросшим осокой и рогозом. Сколько любопытного можно увидеть, если тихо, недвижно посидеть над стоячей водной гладью!

Покачивает хвостиком жёлтая трясогузка, примостившись на вершине расшитого росным бисером колючего чертополоха. Распевает свою скрипучую песенку в рогозах камышовка-барсучок, стремительно проносятся над водой, ловя зазевавшихся мошек, ласточки-касатки. Вот утомилась одна, присела на сухой стебель, расправила натруженные крылья. Сейчас можно поближе рассмотреть изящную летунью. Издалека оперение кажется чёрным, но вот вблизи – густо-синее с металлическим отливом. Отдохнула касатка немного, вспорхнула, унеслась в серебристую высь.

Засвистел воздух под быстрыми крыльями, мелькнул стремительный силуэт небесного барашка, бекаса. Приземлился тот где-то на дальней окраине бочага, пропал из виду, слился с окружающей местностью. Не иначе, где-то там его гнездо. Только найти вряд ли получится, если только сам не покажет: кладут кулики разрисованные пятнами и штрихами яйца в простую ямку в земле.

Шевельнулись заросли хвоща на другом берегу, мелькнул чёрный силуэт. Вышла птица на открытое место, стал ясно виден ярко-красный клюв, пара белых пятен по бокам куцего хвоста. Это осторожная камышница, иначе водяная курочка, промышляет пропитание по мелководью. Но стоит только слегка пошевелиться – и мгновенно исчезает отшельница, словно её и не было.

А вот и сорока тревожно застрекотала, издалека ответила другая. Любит белобока разорять чужие гнёзда, а за своё беспокоится. Немало их тут настроено по черёмуховым зарослям. Посмотришь поближе – настоящая крепость с глинобитным полом и плетёными стенами, даже крыша имеется.

Завис над соседней луговиной, трепеща крыльями, мелкий соколок-пустельга. Это манера охоты у него такая: высматривает добычу перед броском. Вот и высмотрел, сверкнул рыжими крыльями, камнем упал вниз, а через минуту взлетел, таща в когтях какую-то мелкую живность. Какую – не рассмотреть. Скорее всего, мышь-полёвка, эти грызуны – основная добыча пустельги. Понёс соколок добычу в сторону дальних шлюзовых башен. Не иначе, там, на верхотуре, его гнездо.

Озёрная лягушка высунула голову из ряски, застыла как изваяние. Увидала струящееся меж хвощей чешуйчатое тело большого ужа, взбрыкнула, с плеском ушла на дно, спасая свою жизнь. А тот забрался неспешно на осклизлую коряжину, свернулся там и замер. То ли заснула змея, то ли добычу скрадывает – не разберёшь. Разве поближе подойти?

Выпорхнула из-под ног небольшая птица, но не улетела далеко. Скачет туда-сюда по сухим стеблям рогоза, тревожно посвистывает. По виду – сущий воробей: и размером, и окраской. Только если приглядеться повнимательнее, клюв не воробьиный, с изгибом-выемкой. Из-за сходства в окраске и прозвали эту пичужку в народе камышовым воробьём, а по-научному – камышовой овсянкой.

А вот и вторая птичка – тут как тут. У этой голова сплошь угольно-чёрная. Самец в брачном наряде. По осени перелиняет пером – будет неотличим от подруги. Этот тоже беспокоится, и не без причины. Ежели раздвинуть густой пучок осоки на ближней кочке, то становится ясно, почему. В кочке, средь осоковой зелени – гнездо. А в гнезде – кладка, пяток яиц камуфляжной окраски: по светло-коричневому фону чёрные точки да загогулины раскиданы. Сверху не больно и заметишь, нависли прошлогодние колтуны. Умеют же птицы гнёзда прятать! Да как не уметь, когда вокруг столько желающих полакомиться свежатиной, яйцами, да и птенцами. Тот же давешний уж проглотит – и не подавится. Ладно, удалюсь, чтобы наседка села на кладку. А то ещё гнездо кинет…

...Через неделю в гнезде уже птенцы. Сбились в кучку, разевают красные рты, есть просят. Но всё молчком. Не то, что дятловые выводки. Те так голосят, что за сто шагов слышно. Оно и понятно: птенцы дятла считай, что в крепости сидят, куда почти никто из врагов добраться не сможет. Тут же всего и защиты, что пучок осоки да лужа вокруг.

Взрослые птицы поодаль снуют, чикают тревожно, но на гнездо не летят. Хотя здесь яснее ясного: беспокоится птица с кормом в клюве – значит, гнездо с птенцами недалеко. Интересно, додумались ли до этого вездесущие вороны?

...Хорошая была идея с укрытием: уже не стесняются пичуги присутствия человека, тащат прожорливым чадам разную болотную снедь. И обратно пустыми не летят, выносят капсулы с помётом. Вот ведь как природа мудро распорядилась: упакованы эти дела в прозрачную плёнку типа нашего целлофана, чтобы, значит, в гнезде было чисто и сухо. Подхватила взрослая птица этот мешочек – и отнесла куда подальше.

А вот и старый знакомый, бекас. Ходит меж кочек по илистой грязи, выискивает там что-то. А кончик клюва, говорят, у него особенный, чувствительный, что пальцы у картёжного шулера. Нащупает им что-то съестное в иле – и тащит наружу.

И камышница появилась, да не одна: в её семействе тоже прибавление. Птенцы, правда, малосимпатичные, прозвание «гадкие утята» им в самый раз. Покрытые чёрным пухом, с розовыми лысинами и огромными лапами, жмутся к матери, далеко не уплывают. А та всё время настороже. Вот заметила что-то на берегу, издала предупреждающий крик, отгребло все семейство подальше от грозящей опасности. А опасность – вот она: юркая ласка, гроза всей мелкой живности, тянет с берега шею, принюхивается. Не удалось нынче птенцом закусить, в другой раз повезёт…

Запасливая ондатра рассекает водную гладь, тащит в нору сочные побеги. Пустельга вновь трепещет крыльями над луговиной. Довольный раздувшийся уж, пообедавший лягушкой, отдыхает на тёплой кочке. Грустный ремез тоскливо свистит в ивовых зарослях. Выводок горластых ворон мечется по небу, гоняя одинокого пришлого ворона. Сколько любопытного можно увидеть, если тихо, недвижно посидеть над стоячей водной гладью!

Михаил ЗЕВЕКЕ
Фото автора

Внешт. корр.

Другие материалы в рубрике Заметки натуралиста