Окрашенный в защитный цвет автомобиль лихо несётся по трассе. Мелкая дрожь сотрясает кузов не очень-то комфортабельного экипажа. За узкими окнами мелькают пожелтелые октябрьские лесополосы, только-только скинувшие с себя пепельный утренний сумрак.
В машине нас десять: двое в кабине водителя, остальные в теплушке. Махнув из Городца ещё затемно, мы уже час как в пути, а до конечной цели нашего путешествия – клюквенного урочища – ещё далеко.
Экипировка отвечает цели похода. Множество корзин, лукошек, разноцветных пластмассовых вёдер частью покоятся в рундуках, частью просто стоят на полу в ожидании будущего урожая. Нет нужды говорить, что люди одеты соответствующим образом. Кроме того, у всех – высокие резиновые сапоги: знатоки предупредили, что клюквенная низина сплошь залита водой.
Но вот относительно спокойная езда заканчивается. Машина круто берёт влево – и начинает переваливаться с ухаба на ухаб по разбитому вдрызг просёлку. В тех случаях, когда водитель не успевает вовремя притормозить перед препятствием, все мы с дружным «ух!» и «ай!» подпрыгиваем со своих насестов. Вырвавшиеся на волю вёдра и корзины, прискакивая, ровно мячики, свободно путешествуют от стены к стене.
Просёлок ныряет в лес, отнюдь не убавивши от этого в количестве ям и ухабов. Только ветви деревьев с противным визгом начинают царапать по обшивке. Машина сбавляет ход, отчего начинает казаться, что мы едем уже целую вечность. Хмурые чащобы тянутся и тянутся по обеим сторонам дороги. Лишь изредка расступаются хвойные стены, открывая взору полузаброшенные, сокрытые в лесах глухие деревеньки. Удивительно: как живут люди в таких медвежьих углах?!
Деревушки мелькают и, словно смутный сон, проплывают мимо. Лес опять подступает к дороге – и вновь еловые лапы трутся о стёкла окон. Кто-то рассказывает, что селились тут преимущественно старообрядцы, хоронясь в глухомани от притеснения светских властей.
Словно бы вызванный этим разговором, за окном появляется большой заброшенный монастырь с высоченной колокольней. Он стоит, возвышаясь над окрестными лесами, как будто вконец обнищавший, но так и не утративший сословной спеси аристократ презрительно смотрит поверх голов обступивших его кредиторов.
Начинается последний, наиболее сложный участок пути…
Автомобиль тормозит, останавливается, сдаёт назад; надсадно урча, обрывая грунт с мшистой колеи, заползает на обочину. Всё! Дальше технике ходу нет. Пару километров придётся идти пешком.
Разобрав порожние вёдра и корзины, мы вылезаем из кузова на землю, покрытую палой листвой. Тут же проводится краткий инструктаж: не разбегаться, не отставать, держаться всем вместе, ибо места здесь глухие, малопосещаемые. И скорее в путь: осенний день короток!
Да, действительно, по таким дорогам ездить разве что на танке! Немудрено, что даже армейский вездеход здесь спасовал. Поросшие изумрудными мхами колеи местами по пояс взрослому человеку, а кое-где ещё и заполнены водой. Примерно через полкилометра пути исчезают и они. Дорога превращается в едва заметную тропинку среди дремучего леса. Любопытно, а медведи здесь водятся?
Огромная котловина, уходящая к далёкому горизонту. Хмурое небо, отражающееся в неподвижной воде. Разбросанные средь неё кочки, увенчанные засохшими, похожими на призраки лесинами. Мрачный пейзаж слегка скрашивается одетыми в яркие мхи склонами котловины, кое-где густо поросшими брусничником. Но пора брусники уже отошла.
Знатоки успокаивают: болото не топкое, но всё же нужно двигаться поосторожнее и держаться кучнее, ибо вода и кочкарник тянутся на многие километры.
Рассыпавшись по облюбованным кочкам, наша компания с головой уходит в процесс сбора. Первые горсти клюквы мягко раскатываются по донышкам корзин. Обобрав один островок, люди переходят к другому, и слой рубиновых шариков поднимается по таловым стенкам выше и выше…
Осенняя природа преподносит один из своих сюрпризов. Пелена хмурых облаков неожиданно разрывается, обнажая ярко-голубое небо. Лучи низкого октябрьского солнышка озаряют всё вокруг – и местность буквально преображается. Тёмная вода приобретает карий оттенок. Влажные кочки начинают сверкать, будто сундуки, усыпанные хрусталём. И сами ягоды клюквы кажутся сейчас россыпями алых драгоценных камней, выложенных напоказ в заповедном уголке.
К сожалению, это продолжается недолго. Вновь свинцовая поволока набегает на лазурь – и местность опять приобретает дикий и печальный вид…
Мы берём ягоду часа три. Но и этого хватает за глаза: и набрать клюквы, и устать, как собаке. Сбор превращается в каторжный труд, когда нужно ходить в студёной осенней воде и дуть на покрасневшие, распухшие пальцы. Не присесть, не припасть на колено, всё труднее разгибать усталую спину. Но и клюква, которую можно было поддевать с её сырых лежанок целыми пригоршнями, заметно копилась, прибывала в вёдрах и лукошках. С изрядным уловом оказались даже самые ленивые из нас. И долго кричала вослед нам, уходящим восвояси, какая-то болотная птица…
Обратная дорога была гораздо прозаичнее. Никто уже не вёл никаких споров. Почти вся компания, усталая и продрогшая, дремала, примостившись на тряских откидных диванчиках, пока за окнами, в быстро сгущающихся синеватых сумерках проплывали безрадостные осенние ландшафты, мелькали затеплившие окна деревни и посёлки…
Несмотря на страшную усталость, об этом дне я ни разу не пожалел. Дикий, но по-своему прекрасный мир болот приоткрыл завесу над одной из своих сокровенных тайн, имя которой – клюква, вечная пленница болотной зыби.
Словно истомившуюся в постылой неволе сказочную царевну, привёз я в дом эту красну девицу, чтоб стала она истинным украшением праздничного новогоднего стола.
Михаил ЗЕВЕКЕ
