Глинистая дорога с разъезженными колеями, в которых поблёскивает вода, оставшаяся от недавних дождей, уходит вдаль. А по её сторонам – густая стена разросшегося ивняка. А как ему не расти, когда при чистке озера сюда, в сырую луговину с бочажками, намывали ил? Вот и попёрла растительность как на дрожжах. Жалко, бочажков не стало, сохранился всего один…
Птицы – они всегда на виду, не то что скрытные зверьки. А если пернатых и не видишь, то слышишь точно. Вот чайки голосят в своей колонии, образовавшейся в топях. Вот соловей заливается в прибрежных зарослях, в тон ему отвечает птица-пересмешник, варакушка. Карминно-красная чечевица вспорхнула на вершину куста, покосилась на меня, заладила своё: «Витю видел? Витю видел?» Не видел, отстань. Оскорбилась пичуга, замолчала, нырнула куда-то в чащу.
А вот и иной звук из ивовых зарослей: писк жалобный, протяжный. Такой ни с чем не спутаешь. Это ремез, искуснейший строитель гнёзд, что совсем недавно объявился в наших краях. Вон и гнездо-рукавичка, чуть покачивается на тонкой ивовой ветви. Не добраться врагам до воздушной колыбели и сидящих в нём птенцов!
Виснет парная дымка над бочажком, поросшим осокой и рогозом. Сколько любопытного можно увидеть, если тихо, недвижно посидеть над стоячей водной гладью!
Покачивает хвостиком жёлтая трясогузка, примостившись на вершине расшитого росным бисером колючего чертополоха. Распевает свою скрипучую песенку в рогозах камышовка-барсучок, стремительно проносятся над водой, ловя зазевавшихся мошек, ласточки-касатки. Вот утомилась одна, присела на сухой стебель, расправила натруженные крылья. Сейчас можно поближе рассмотреть изящную летунью. Издалека оперение кажется чёрным, но вот вблизи – густо-синее с металлическим отливом. Отдохнула касатка немного, вспорхнула, унеслась в серебристую высь.
Засвистел воздух под быстрыми крыльями, мелькнул стремительный силуэт небесного барашка, бекаса. Приземлился тот где-то на дальней окраине бочага, пропал из виду, слился с окружающей местностью. Не иначе, где-то там его гнездо. Только найти вряд ли получится, если только сам не покажет: кладут кулики разрисованные пятнами и штрихами яйца в простую ямку в земле.
Шевельнулись заросли хвоща на другом берегу, мелькнул чёрный силуэт. Вышла птица на открытое место, стал ясно виден ярко-красный клюв, пара белых пятен по бокам куцего хвоста. Это осторожная камышница, иначе водяная курочка, промышляет пропитание по мелководью. Но стоит только слегка пошевелиться – и мгновенно исчезает отшельница, словно её и не было.
А вот и сорока тревожно застрекотала, издалека ответила другая. Любит белобока разорять чужие гнёзда, а за своё беспокоится. Немало их тут настроено по черёмуховым зарослям. Посмотришь поближе – настоящая крепость с глинобитным полом и плетёными стенами, даже крыша имеется.
Завис над соседней луговиной, трепеща крыльями, мелкий соколок-пустельга. Это манера охоты у него такая: высматривает добычу перед броском. Вот и высмотрел, сверкнул рыжими крыльями, камнем упал вниз, а через минуту взлетел, таща в когтях какую-то мелкую живность. Какую – не рассмотреть. Скорее всего, мышь-полёвка, эти грызуны – основная добыча пустельги. Понёс соколок добычу в сторону дальних шлюзовых башен. Не иначе, там, на верхотуре, его гнездо.
Озёрная лягушка высунула голову из ряски, застыла как изваяние. Увидала струящееся меж хвощей чешуйчатое тело большого ужа, взбрыкнула, с плеском ушла на дно, спасая свою жизнь. А тот забрался неспешно на осклизлую коряжину, свернулся там и замер. То ли заснула змея, то ли добычу скрадывает – не разберёшь. Разве поближе подойти?
Выпорхнула из-под ног небольшая птица, но не улетела далеко. Скачет туда-сюда по сухим стеблям рогоза, тревожно посвистывает. По виду – сущий воробей: и размером, и окраской. Только если приглядеться повнимательнее, клюв не воробьиный, с изгибом-выемкой. Из-за сходства в окраске и прозвали эту пичужку в народе камышовым воробьём, а по-научному – камышовой овсянкой.
А вот и вторая птичка – тут как тут. У этой голова сплошь угольно-чёрная. Самец в брачном наряде. По осени перелиняет пером – будет неотличим от подруги. Этот тоже беспокоится, и не без причины. Ежели раздвинуть густой пучок осоки на ближней кочке, то становится ясно, почему. В кочке, средь осоковой зелени – гнездо. А в гнезде – кладка, пяток яиц камуфляжной окраски: по светло-коричневому фону чёрные точки да загогулины раскиданы. Сверху не больно и заметишь, нависли прошлогодние колтуны. Умеют же птицы гнёзда прятать! Да как не уметь, когда вокруг столько желающих полакомиться свежатиной, яйцами, да и птенцами. Тот же давешний уж проглотит – и не подавится. Ладно, удалюсь, чтобы наседка села на кладку. А то ещё гнездо кинет…
...Через неделю в гнезде уже птенцы. Сбились в кучку, разевают красные рты, есть просят. Но всё молчком. Не то, что дятловые выводки. Те так голосят, что за сто шагов слышно. Оно и понятно: птенцы дятла считай, что в крепости сидят, куда почти никто из врагов добраться не сможет. Тут же всего и защиты, что пучок осоки да лужа вокруг.
Взрослые птицы поодаль снуют, чикают тревожно, но на гнездо не летят. Хотя здесь яснее ясного: беспокоится птица с кормом в клюве – значит, гнездо с птенцами недалеко. Интересно, додумались ли до этого вездесущие вороны?
...Хорошая была идея с укрытием: уже не стесняются пичуги присутствия человека, тащат прожорливым чадам разную болотную снедь. И обратно пустыми не летят, выносят капсулы с помётом. Вот ведь как природа мудро распорядилась: упакованы эти дела в прозрачную плёнку типа нашего целлофана, чтобы, значит, в гнезде было чисто и сухо. Подхватила взрослая птица этот мешочек – и отнесла куда подальше.
А вот и старый знакомый, бекас. Ходит меж кочек по илистой грязи, выискивает там что-то. А кончик клюва, говорят, у него особенный, чувствительный, что пальцы у картёжного шулера. Нащупает им что-то съестное в иле – и тащит наружу.
И камышница появилась, да не одна: в её семействе тоже прибавление. Птенцы, правда, малосимпатичные, прозвание «гадкие утята» им в самый раз. Покрытые чёрным пухом, с розовыми лысинами и огромными лапами, жмутся к матери, далеко не уплывают. А та всё время настороже. Вот заметила что-то на берегу, издала предупреждающий крик, отгребло все семейство подальше от грозящей опасности. А опасность – вот она: юркая ласка, гроза всей мелкой живности, тянет с берега шею, принюхивается. Не удалось нынче птенцом закусить, в другой раз повезёт…
Запасливая ондатра рассекает водную гладь, тащит в нору сочные побеги. Пустельга вновь трепещет крыльями над луговиной. Довольный раздувшийся уж, пообедавший лягушкой, отдыхает на тёплой кочке. Грустный ремез тоскливо свистит в ивовых зарослях. Выводок горластых ворон мечется по небу, гоняя одинокого пришлого ворона. Сколько любопытного можно увидеть, если тихо, недвижно посидеть над стоячей водной гладью!
Михаил ЗЕВЕКЕ
Фото автора